Попова Яна Сергеевна (13) - Чьим почерком письма с фронта пишутся

ЧЬИМ ПОЧЕРКОМ ПИСЬМА С ФРОНТА ПИШУТСЯ

1 глава

– Победим фашистов проклятых? – Ванька на минутку отставляет в сторону гармошку и смотрит на солдат.

– Победим окаянных! – кричат в один голос бойцы. И песня вновь льется рекой.

В вагоне царит всеобщее веселье, только Владимир внимательно смотрит в запыленное, грязное окно.

– Ты чего это? – к нему подходит приятель. – Все радуются, а ты тоскуешь. Никак по девице милой? – подмигивает.

Владимир смотрит на друга все тем же серьезным взглядом, словно насквозь глядит, вдаль.

– Станцию видишь? – спрашивает голосом, охрипшим от долгого молчания.

Приятель бросает быстрый взгляд на покосившиеся дома, притаившиеся в полумраке.

– Ага. Как же их, Черпечи…

– Чапчачи, – сурово исправляет Владимир. – Рядом село есть – Кочковатка. Родные мои там.

Улыбка сходит с лица приятеля. Он понимающе кивает головой. Его взгляд становится таким же тяжелым, а у Владимира, наоборот, смягчается.

– Четыре сына. И все четверо ушли на фронт, – задумчиво рассказывает он. – У родителей только и осталась, что дочь Маша, – солдат молчит, гармошка притихает и заводит долгую тоскливую песню. – Виноградов Николай, жених ее, тоже ушел, – продолжат Владимир. – И муж его сестры Пелагеи. Ждут там, наверное, мать с отцом да две хозяюшки.

Ванька поет с таким отчаянием, словно плачет.

– Григорий, Петр… – вспоминает Владимир. – Даже и не знаю, где сейчас братья. Иван… Последний раз встречались два года назад. Живы ли… Я сам всю войну прошел, вот перекинули в Японию.

Они долго смотрят в окошко, а мимо пролетают плетеные заборы и деревья, обнятые снегом.

Владимир снимает пилотку, достает из военной сумки кусок сахара и два неровных кусочка мыла, кладет их в пилотку. Глядит на нее некоторое время, а потом достает сложенный в несколько раз потертый клочок бумаги. Обвязывает веревкой.

На лице приятеля отражается изумление:

– Володя, ну ты что, не думаешь же?..

В глазах солдата – решимость. Он точным, уверенным движением открывает окно и выбрасывает пилотку.

В то же мгновение Ванькина гармошка радостно взвизгивает, и солдаты начинают приплясывать в такт новой песне.

– Зачем же ты?! – сокрушается товарищ.

– Найдет кто-нибудь записку и передаст матери, я адрес указал.

– Володя! Четвертый год война. Зима на улице. Голод. Даже найдут… думаешь, передаст кто-нибудь?!

Однако в уголках глаз Владимира от улыбки появляются морщинки.

– Даст Бог, передадут.

2 глава

– Вспоминаю, как проводили их, и сердце кровью обливается, – Пелагея кладет влажную ткань на лоб деда, он ворочается и сбивает ее. – Второй день уж лихорадка, – девушка вновь кладет повязку и поправляет одеяло, садится за стол.

Бабка Хима подает ей жесткую краюшку хлеба. Девушка отказывается, но в итоге хлеб остается в ее руках.

– Держи, держи, – приказывает Хима. – Припасла. Давече запасы искала, свинушкИ нашла. По осени собирали. С Машей лепешки справим.

Пелагея смотрит на девушку. Та сидит в углу сырой, темной избы, измельчает свинушкИ в жерновах.

– Письмо нынче получила, – рассказывает Пелагея, с трудом раскусывая сухарь. – Мой Паня ранен и сам не может писать, медсестра писала. Да еще на клочке какого-то немецкого документа. Не к добру, – она поднимает на Химу испуганные глаза. – Вражеский язык рядом. Не к добру.

Они долго молчат. Тяжело вздыхает дед да поскрипывают жернова. Маша оборачивается на мгновение, и Пелагея видит перевязанную руку девушки.

– Раньше хоть помощницей тракториста была, – шепчет Хима, глядя на дочь, – а теперь сама работает на тракторе. Вечером чинили, кун забит еще с лета. Да по неосторожности обронили все детали. Маше руку размолотило.

Пелагея смотрит на Химу молча, только глаза влажно блестят.

– Шестнадцать лет девке, – шепчет бабушка. – Всего шестнадцать…

Они смотрят на Машу, а та достает письмо, продолжает молотить, а сама на письмо поглядывает, лицо так и сияет.

– Все перечитывает от Коленьки, брата твоего. Говорит: «Главное, жив, а остальное – ничего, продержимся».

3 глава

– Все стараемся деткам припасти, а их четверо, и все маленькие. Старшей десять годочков.

Двое осмотрщиков бредут одиноко вдоль железнодорожных путей: один с перебинтованной головой, у другого с левой стороны рукав развевается на утреннем зимнем ветру.

– Ты сам-то как? – спрашивает Степан.

– Не ел уже несколько дней, – Толя поправляет рукав старого, дырявого пальто, который то и дело сползает с плеча.

– Привык без руки? – Степан сочувственно смотрит на друга. Тот глядит на собственное плечо, как на чужое:

– Она бы мне пригодилась, – вздыхает, – тем более теперь. Можно было бы больше работать, а там глядишь и детишек лакомствами побаловать, – грустно улыбается мужчина и резко останавливается, натолкнувшись на сверток в снегу.

– Степка, посмотри, что там, – просит Толя. Товарищ поднимает с земли сверток и с интересом, но и опаской рассматривает его.

– У нас тут… мыло! – радостно сообщает он. – Два кусочка. И… – Степан заливисто смеется.

– Ты чего? – Толя неприязненно смотрит на друга. – Совсем замерз?!

Степан вынимает из свертка кусок сахара:

– Побалуешь детишек!

Товарищ остается на месте и только глядит на подарок судьбы огромными зелеными глазами. Левое плечо судорожно дергается.

– Не той рукой! – все так же радостно восклицает Степан. – Держи, держи, – он протягивает сахар и один кусок мыла, а другой сует себе в карман. – Погоди-ка...

В полном молчании товарищи смотрят на записку: несколько слов неровным почерком на клочке бумаги.

– Это адрес получателя, – только и произносит Степан.

4 глава

– Куда же ты, миленькая? – причитает бабушка Хима и бредет вслед за дочерью, пока та собирает скудные пожитки: истертый платок, чиненые валенки, тройку маленьких лепешек. Несколько секунд думает и, пока мать не видит, кладет лепешки обратно в корзину, себе берет только одну.

– Побудь дома, маленько очапайся, – советует Хима. Маша резко останавливается, и мать наталкивается на нее. Сгорбленная фигура женщины, которую война превратила в старуху, и гибкий, как ветка ивы, девичий стан.

– Матушка, – Маша смотрит на Химу долго ласковыми, блестящими глазами. И ничего не говорит. Только выходит за двери.

– А то семья с голоду умрет, – шепчет Хима, словно отвечая за дочь.

Раздается стук, двери отворяются, и в глазах бабки проскальзывает мимолетная надежда. Но это не дочь.

На пороге появляется высокая фигура осмотрщика. С левой стороны безвольно свисает рукав. Бабка Хима знает его: это Толя, солдат, потерявший руку. У него большая семья, поэтому он трудится целыми днями, и для детишек, и за Родину. Его можно увидеть и на железной дороге, и на почте. Бывает, он приносит письма, а бывает – дурные вести…

Лицо его бледное, покрытое снежинками.

Бабка Хима хватается за край стола.

– Все? – с ужасом спрашивает она. – Кто? Гришенька? Иван?..

– Не пугайся, бабушка, – Толя вынимает из-за пазухи сверток и передает Химе. – Весточку тебе Володя прислал.

Морщинистые руки раскрывают пилотку, ласково гладят кусок сахара и два неровных кусочка мыла. Родным почерком написаны всего несколько слов, которые медленно расплываются под слезами матери.

* * *

После войны к родителям вернулись Петр и Григорий. Иван пропал без вести. Ранение оказалось смертельным для Павла, мужа Пелагеи. Владимир вскоре после того, как передал родным послание, погиб…

Николай Виноградов, мой прадедушка, сдержал обещание, вернулся с войны, они с прабабушкой Маней, как все мы ее ласково называли, сыграли свадьбу. У них родился сын – Алексей, мой дедушка.

Почти каждой семье война не вернула кого-нибудь из родных. Мне не суждено было повстречаться ни с кем даже из тех, кто вернулся после войны, но в шкафу хранятся медали и фотографии. Когда я смотрю на них долго, а потом отвожу взгляд, то краем глаза успеваю заметить, как прадедушки на фотографиях улыбаются…

Почти каждой семье война не вернула кого-нибудь из родных. Мне не суждено было повстречаться ни с кем даже из тех, кто вернулся после войны, но я их трогательные истории я храню в памяти.